Всем привет! С вами Антон Трофимов — #книжныйгэндальф «Гипериона» :)

У меня с дождем особенные отношения. Все началось с ливней, преследовавших нашу школьную туристическую группу в первом большом походе. Было это четыре десятка лет назад, в начале июня. Лить начало в конце первого же ходового дня — а перестало лишь на подходе к поляне общемосковского школьного турслета. То есть через неделю с лишним. Даже теперь, ночуя в современной непромокаемой палатке, я все равно сплю вполглаза, едва по тенту начнут шуршать капли. Они возвращают меня во времена, когда этот звук обещал скорую капель внутри и холодную ночевку.

Натерпевшись в том походе, я придумал рассказывать историю о том, что дождь преследует меня. Книжный мальчик, я взял за основу байки (о чем, правда, всякий раз честно предупреждаю) рассказ Рэя Брэдбери «Ветер». И случилось удивительное совпадение: именно с обращения к Брэдбери начинает свою книгу «Дождь в истории, науке и искусстве. Первая книга об истории дождя» американская журналистка-эколог Синтия Барнетт.

«Будет ласковый дождь». «Дождь выстроил стену воды…» «Когда свинцовые дожди…» Цепочку цитат о дожде можно продолжать почти бесконечно — было бы время, хватило бы памяти. Как ни крути, дождь на протяжении столетий служит непременной темой для разговоров, когда говорить особо не о чем. Он же — один из самых популярных и знаменитых литературных образов. И важнейший сельскохозяйственный и экологический фактор. И, и, и… Он же, он же, он же… Представить себе Землю без дождя и человечество без зонтика невозможно.

Исследуя историю и роль дождя в судьбе нашей цивилизации, Синтия Барнетт, на мой вкус, никаких особенных америк не открывает. Она делает нечто большее. Ей удается заставить читателя, например, меня, задуматься над тем, какое огромное место в нашей жизни отведено дождю. И рассказывает, почему. Выходит необычайно увлекательно и познавательно. «Дождь в истории, науке и искусстве» — не научно-популярная литература и не громадного объема эссе. Книга состоялась потому, что автор вышла под дождь как исследователь, причем совсем не кабинетный. То и дело встречающиеся на страницах репортажные вставки погружают читающего в текст глубже, чем любые ссылки на научные авторитеты или знаменитых писателей. Хотя в книге хватает и тех, и других.

У Синтии Барнетт получилось сделать дождь настоящим героем своего повествования, почти детективного. Его следы ищут в доисторических слоях историки. Над разгадкой его характера бьются метеорологи. Его пытаются поставить под ружье военные. О нем беспокоятся экологи. А он идет себе, как шел миллионы и миллиарды лет тому назад — и плевать ему на все наши потуги.

Порой мне кажется, что дождь — самая важная для человека стихия. И самая безжалостная. Моли о нем, не моли… Пойдет, когда захочет. Кто захочет? Да дождь же!

Синтия Барнетт «Дождь в истории, науке и искусстве. Первая книга об истории дождя». Издательство «Лайвбук», Москва, 2020 год. Цена в филиале «Гипериона» в арт-пространстве «Нигде кроме»: 520 рублей.

24 марта (четверг) в 20:00 в культ-просвет-кафе «Нигде Кроме» Игорь Белый и Павел Крикунов представляют программу «Вспоминая О’Карпова. Песни и рассказы».
Вход шляпный.



+++
Речь пойдёт об Александре Карпове (1971-2002), поэте и музыканте, участнике Творческой Ассоциации «32-е Августа».
Кроме песен Карпова, будут песни и воспоминания И.Белого.
+++

Как идти — Афиша — Видеоархив — FB — VK

Всем привет! С вами Антон Трофимов — #книжныйгэндальф «Гипериона» :)

Мне представляется, среди моих читателей немало тех, кто по молодости лет стоял в одной из вершин любовного треугольника. Особенно это касается тех, кто входил в какое-нибудь неформальное молодежное объединение. Там подобные треугольники, а то и многоугольники, появлялись с частотой, как мне сегодня кажется, выходящей за пределы статистики. Хотя тогда все это воспринималось как нечто нормальное. Скажу больше: без таких сложностей и жизнь-то казалась пресной!

У меня тоже есть соответствующий личный опыт. Считать его печальным или нет? Зависит от точки зрения. И от того, в каком именно месте называемого человеческой жизнью временного отрезка она расположена. Для двадцатилетнего студента такой треугольник может быть и романтическим приключением, и поводом для тяжелейшего уныния. Я в свои полвека воспринимаю те события именно как опыт. И уже почти не окрашиваю его в какой-то один цвет.

Так и стоит относиться к событиям, которые служат фабулой романа Даниила Гуревича «Ошибка каскадера». Тем паче, что любовный треугольник, на который стал каркасом для этой книги, существует необыкновенно долго — с последних классов школы до весьма зрелых лет. Не сказать, чтобы в этом было что-то совсем уж необыкновенное. Но все же подобных житейских коллизий в реальности случается немного.

Так то в реальном! В мире литературы бывает и не такое. Тем паче, если литература рассказывает о таких манящих, недоступных и малоизвестных вселенных, как кинематограф и театр. Хотя нужно признать, что в «Ошибке каскадера» все они — лишь задник, фон, на котором разворачиваются события. К тому же фон весьма условный. Как замок из картона, изображающий Эльсинор.

Жить в нем невозможно. Но мы, сидящие в зале, верим, что прессованная бумага — это вековые камни, а пыльная мешковина — потемневшие от старости гобелены. Все это неважно, если актеры на сцене проживают настоящую жизнь. В «Ошибке каскадера» им это почти удается. Я пишу «почти», потому что роман несвободен от типовой схематичности сюжета. Если девушка — то дочка партийного бонзы, если парень — то из неполной семьи, если третий участник любовного треугольника — то сын еврея-режиссера… На все эти типовые схемы тоже можно не обращать внимания, если не воспринимать роман как единый текст, непрерывную историю, а смотреть на него как на житейский калейдоскоп.

Калейдоскопический эффект усиливают вставки киносценариев, которые пишет и по которым снимает фильмы один из трех главных героев. Разрывающие ткань книги, сценарные включения в то же время плотно встроены в нее. Перед нами проходит не одна история трех участников любовного треугольника, но множество вольно или невольно связанных с ним человеческих историй. Что, как бы банально это не звучало, и называется жизнью.

Похожа она на настоящую или нет? Зависит от нашего опыта. На мою — не очень. Кто-то, может, и узнает себя в одном из героев. Любовный треугольник — совсем не редкое явление.

Даниил Гуревич «Ошибка каскадера». Издательство «Лимбус-пресс», Санкт-Петербург, 2020 год. Цена в филиале «Гипериона» в арт-пространстве «Нигде кроме»: 410 рублей.

23 марта (среда) в 19:00 на сцене Центра Авторской Песни — концертная версия мюзикла «Штирлиц. Попытка к бегству».

Адрес: Большой Овчинниковский переулок, дом 24, строение 5.
Информация о билетах: http://goo.gl/xxz8aI
Сайт мюзикла: http://shtirlitz-musical.ru/



+++
Дорогие друзья,
23 марта мы покажем концертную версию спектакля "Штирлиц. Попытка к бегству" на сцене московского Центра Авторской Песни.
Сейчас мы не можем (и трудно предположить, когда сможем в следующий раз) сыграть полноценный спектакль. "Гиперион", на сцену которого мы выходили на протяжении 7 театральных сезонов, переехал и пока только начинает обустраиваться на новом месте. И в то же время не сыграть сейчас тоже никак нельзя, этим составом, не хочется писать "в последний раз", но очень может быть, что в последний.
За без малого 8 лет существования спектакля судьбы его героев и моральный выбор, перед которым они оказываются, перестали быть чем-то из области истории и литературы. Это получился спектакль про нашу жизнь.
Весь сбор с показа пойдет на ремонт Гипериона, нашего места силы, без которого в Москве никак.
Извините за пафос. Приходите.
+++

23 марта (среда) в 19:00 в культ-просвет-кафе «Нигде Кроме» состоится лекция Леонида Михайловича Видгофа из цикла «Литературная Москва» — «Москва Сухово-Кобылина» (часть первая).



+++
А.В. Сухово-Кобылин. Аристократ, арестант, писатель.

• Детство и юность в Большом Харитоньевском. Салон матери Марии Ивановны. Николай Надеждин и Елизавета Сухово-Кобылина: неудавшееся похищение.

• Жизнь в доме Сухтелена на Кисловке. А. Сухово-Кобылин — светский лев, спортсмен и философ. Салон сестры Елизаветы. Николай Огарев и «Душенька», стихи Огарева «Душеньке».

• Брюсов переулок, дом Гудовича. А. Сухово-Кобылин и Луиза Симон-Деманш. Загадочное убийство Луизы. Заключение, следствие. Дочь Сухово-Кобылина и Александр Дюма.

• Дом на Страстном бульваре и типография М. Каткова. Создание драматической трилогии («Свадьба Кречинского» — «Дело» — «Смерть Тарелкина»). Мысли Сухово-Кобылина о России. Удары судьбы и борьба с судьбой.
+++

Как идти — Афиша — Видеоархив — FB — VK

Всем привет! С вами Антон Трофимов — #книжныйгэндальф «Гипериона» :)

Я — москвич до мозга костей. В этом определении нет шовинизма или повода для гордости. Все проще: где родился, там и пригодился. Как всякий москвич, я искренне люблю свою малую родину. Раньше эта любовь была ревнивой, она не давала мне по-настоящему принимать другие города. С годами ревность притухла, и теперь у меня есть множество мест, в которые я возвращаюсь с таким же удовольствием и радостью, как домой. Ну, почти. Все-таки дом — это дом.

Единственный город, с которым у меня никак не складываются отношения — это Петербург. Почему? У меня есть множество ответов на этот вопрос. И ни один из них неполон. Теперь вот появился еще один. Его я вынес из знакомства с книгой «В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории». Я вдруг подумал, что в Москве и в Петербурге время течет разнонаправленно. У нас оно торопится вперед, протягивая тонкую, но прочную нитку из «тогда» в «сейчас». Там — пытается повернуть назад, в какое-то прошлое, которое всегда кажется лучше настоящего. Потому, наверное, в Ленинграде многие именовали улицы петербуржскими названиями, а теперь в Санкт-Петербурге называют ленинградскими именами.

«Цивилизация на пенсии», — ернически отозвалась о Питере героиня одного из эссе, вошедших в сборник «В Питере жить». При внешней злой иронии и скрытой нелюбви в этом утверждении я разглядел и теплую эмоцию. Питер вдруг предстал передо мной этаким старорежимным дедушкой, пережившим множество героических и трагических событий. С прямой осанкой, с гвардейским разворотом плеч, с характерной речью, подчеркивающей его происхождение и личное достоинство. Наверное, именно таких и называют Дед — вот так, с заглавной буквы.

Внуки и правнуки предпочитают любить его слегка издали, не понимая, отчего так льнут к этому суровому мужчине их родители. Льнут — и в то же время стараются не замечать, что чем дальше, тем больше Дед устремляет свой взгляд в прошлое. «Память с возрастом делается дальнозоркой: я начисто забываю события недавних дней и неожиданно для себя отчетливо вижу разрозненные картинки далекого детства», — пишет в своем эссе из того же сборника Александр Городницкий.

Это чувство обращения к утраченному раю, к мечте, попытка воплощения которой непременно не состоится, пронизывает и связывает все 33 рассказа и эссе сборника «В Питере жить». Так проявляется то самое чувство устремленности в прошлое, туда, где нынешний Санкт-Петербург еще был Ленинградом. Дальше, даже до Петрограда, взгляд уже не дотягивается: слишком молоды для этого авторы. А кажется, если бы могли — дотянулись бы и до Санкт-Питербурха времен русского царя Петра Алексеевича, который еще не стал императором всероссийским Петром I.

Это в его, петровом странном сне о волшебном городе на воде и живут, как пишет Татьяна Толстая, петербуржцы и ленинградцы. Сон этот наяву туманит взор Деда, манит назад, зовет в лучшие времена. Нынешние тоже будут лучшими. Когда-нибудь. Наверное.

«В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории». Издательство АСТ, Москва, 2017 год. Цена в филиале «Гипериона» в арт-пространстве «Нигде кроме»: 770 рублей.

Всем привет! С вами Антон Трофимов — #книжныйгэндальф «Гипериона» :)

Начну с популярной цитаты из книги Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки»: «Я добросовестно перебрал все буквы алфавита, и единственная болезнь, которой я у себя не обнаружил, была родильная горячка». Напомню: речь идет о том, что герою романа попадает в руки справочник болезней, который он принимается внимательно изучать. Я не стал бы вспоминать этот эпизод, если бы подобное поведение не было свойственно большинству из нас. Мы открываем медицинские справочники, принимаемся читать медицинские блоги — и нате вам, начинаем подозревать самое нехорошее. А вдруг?..

Как ни странно, подобную реакцию могут вызвать даже издания, которые совершенно не относятся к медицинским справочникам, а проходят по ведомству научпопа. Например, книга «Вообще чума! И эпидемии нашего века» Алексея Паевского и Анны Хоружей. Хотя в аннотации к изданию и говорится, что соавторы сетевого проекта «Нейроновости» пишут о болезнях так, что читатель не станет искать у себя опасные симптомы. Свидетельствую: станет! Хотя не всех. И не всегда. И вообще, в этой книге куда больше интересного, чем сами рассказы о болезнях. Да она и не о болезнях вообще!

Я, конечно, преувеличил. Точнее было бы сказать: и о болезнях в частности. Но главные герои книги — вовсе не они, а люди, которые с ними борются. Если поставить перед собой задачу описать содержание «Вообще чума!» одной фразой, получится примерно следующее: «Это история людей, которые помогли и помогают человечеству избавиться от тяжелых заболеваний».

В этом уж точно нет преувеличения. Каждая глава книги посвящена конкретной болезни, но подробнее всего рассказывает не о ней. Речь всегда идет прежде всего о врачах и ученых, исследователях и экспериментаторах. О тех, кто пытался описать смертельный недуг, проанализировать его, найти причины и возбудителя, создать вакцину или лекарство, разработать методику лечения. Именно эти человеческие истории и есть самое интересное в книге. Человеку всегда любопытнее всего читать о другом человеке, чем о болезни, которую он то ли найдет у себя, то ли не найдет.

В названии книги, точнее, во второй его части — «И эпидемии нашего времени» — есть некоторая лукавость. Я числю ее на совести издателя, которому требуется прежде всего не точность, а привлекательность. Эпидемий, в том числе и нашего времени, касаются далеко не все главы. Многие рассказывают о заболеваниях пусть и нередких, но не имеющих признаков «распространения какой-либо инфекционной болезни, значительно превышающего уровень обычной заболеваемости на данной территории». Например, о наследственных изменениях в генах или просто психических заболеваниях.

Этот маленький обман не делает книгу скучной или недостоверной. Просто о нем лучше знать заранее, чтобы не испытать удивления, как испытал его я. Повторю вслед за героем Джерома: «Я устыдился своего эгоизма и решил обойтись без родильной горячки». Главное — книга получилась интересной и современной. Во всех смыслах. Ведь открывает ее статья, посвященная коронавирусу COVID-19. Вот уж это точно эпидемия, если не пандемия! Бывают ли страшнее? Узнаем.

Александр Паевский и Анна Хоружая «Вообще чума! И эпидемии нашего времени». Издательство АСТ, Москва, 2021 год. Цена в филиале «Гипериона» в арт-пространстве «Нигде кроме»: 450 рублей.

Всем привет! С вами Антон Трофимов — #книжныйгэндальф «Гипериона» :)

Явление, именуемое авторской (бардовской, самодеятельной etc.) песней, вот уже которое десятилетие вызывает множество споров. Ищут определения, что она такое. Разбираются, какое место отвести ей в отечественной и мировой культуре. Пытаются понять, текст в ней или стихи. Как по мне, так последний вопрос решается просто. Если можно прочитать с бумаги и получить эстетическое наслаждение — стихи. В противном случае — набор слов, который пение не сделает стихами. Впрочем, я уверен, что это касается не только авторской песни, но и поэзии вообще. Доводилось читывать тексты, которые поэтическими при всем желании назвать нельзя.

Почему так происходит? Я думаю, потому, что поэзия — не просто форма личного высказывания, но разновидность речи. Поэтическая речь. Наверняка вам случалось слышать нечто, что высказыванием точно было, а вот к речи если и относилось, то с очень большой натяжкой. Со стихами также. Оттого мы считаем талантами и гениями стихотворцев, которые не просто высказываются, но создают образцы речи. И не только поэтической.

У песенной поэзии есть еще одно очень любопытное свойство. Прочитанная с листа, а не воспринятая на слух, она нередко открывает читающему совершенно иные грани и образы в давно вроде бы знакомом высказывании. С книгой замечательного автора Ольги Чикиной «Прочие штуки» у меня получилось именно так. Почти все вошедшие в нее стихи звучали в моей голове дуэтом. Один голос — легко узнаваемый, характерный высокий голос Оли. Другой — мой собственный, который всегда озвучивает письменный текст. Далеко не всегда этот дуэт был стройным. Думаю, вы понимаете, что я имею в виду.

«Прочие штуки» стали для меня настоящим открытием. Ведь пение не всегда дает возможность автору точно произнести, а слушателю — воспринять на слух все необходимые знаки препинания, меняющие смысл. Так случилось и с чикинскими стихами. Я обнаружил в них множество совершенно новых интонаций, опирающихся на совсем другие, чем я привык слышать, знаки препинания. Как правило, это были тире вместо запятых. Смысловая нагрузка у тире совершенно иная, и стихи тоже стали звучать совершенно иначе.

Еще один сильный эффект от прочтения «Прочих штук» — осознание особенностей словаря Ольги Чикиной. Исаак Бабель когда-то делился таким секретом своего писательского успеха. Он непременно перепечатывал рукопись на машинке, поскольку так текст становился лучше виден. Подтверждаю: с чужими стихами это тоже отлично работает! Любимые существительные и прилагательные Ольги тут же стали хорошо заметны. От этого иначе стало восприниматься все творчество Чикиной. Сместились акценты, возникли новые внутренние связи, скорректировался основной вектор. Собственноручные Олины черно-белые иллюстрации этому только способствовали.

Я привык слышать в песнях Оли Чикиной раешный, нарисованный очень яркими красками мир. Теперь бок о бок с ним вдруг возник другой. В нем больше пастели. Он нежнее даже в самых болезненных прикосновениях. Он не сверкает, но высвечивает самое важное и главное. У него другой ритм дыхания. А то, что он глубоко и неровно дышит — несомненно. Как и то, что им дышишь — и не надышишься.

Ольга Чикина «Прочие штуки. Песни Ольги Чикиной». Издательство C&C, АНО «ГЦАП (КСП)», Москва, 2014 год. Цена в филиале «Гипериона» в арт-пространстве «Нигде кроме»: 350 рублей.

Всем привет! С вами Антон Трофимов — #книжныйгэндальф «Гипериона» :)

Как же больно порой осознавать, с какими замечательными людьми довелось жить в одном времени — и не узнать о них! Ведь можно было, например, послушать еще живого Владимира Высоцкого. Или побывать на концерте Юрия Визбора. Сходить на Таганку до того, как оттуда выгнали Юрия Любимова. Да что там говорить, у нас, юношей конца восьмидесятых, было множество уникальных возможностей. Мы упустили их — по разным причинам. О ком-то слишком поздно узнали. Кто-то ходил по иным, чем мы, дорогам. А кому-то мы предпочли своих друзей, пусть не таких знаменитых и легендарных, но близких и понятных.

Ощущение упущенной возможности застать гения в живых я очень остро пережил, читая книгу Паолы Волковой «Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф». Названия почти всех фильмов Тарковского-младшего я хорошо помню из своего детства. Другое дело, что понять их я смог, только накопив солидный житейских багаж — то есть гораздо позже, чем умер их создатель. Но стихи-то! Стихи Тарковского-старшего можно ведь было понять! Его сборники выходили, его стихи публиковались, они звучали с экрана и по радио. Увы, такова прихоть судьбы. Даже книжные мальчики не могут прочитать всего, что написали гениальные поэты. Им остается только жалеть о том, что не случилось.

Наверное, для того и нужны стихийно возникающие поэтические кружки, чтобы не потерялись из виду действительно стоящие поэты. То же касается писателей, кинематографистов, художников… Творческая среда формирует творца в той же, если не в большей степени, чем образование и широкий кругозор. О чем неоспоримо свидетельствует книга Паолы Волковой. Остается только восхищаться тем, какие замечательные люди окружали Арсения Тарковского или шли по жизни бок о бок с Андреем Тарковским. Здорово, что все они появляются на страницах книги не эпизодическими персонажами, а полноправными героями. Замечательно, что для каждого из них у автора нашлось доброе слово и понимание того, какую роль они сыграли в творческой биографии отца и сына Тарковских.

Немного наивным выглядит горячее стремление Паолы Волковой доказать, что свой род Тарковские ведут от кумыкских шамхалов — жителей предгорного Дагестана. Впрочем, исследователь всегда имеет право на пристрастие к версии. Зато такая позиция позволяет лучше объяснить невероятную точность и созвучность кавказских переводов Арсения Тарковского. Равно как и страстность и самоотречение Андрея.

Эту книгу хорошо читать, держа под рукой собрание сочинений Тарковского-старшего и ноутбук с фильмами Тарковского-младшего. Ведь «Родословная как миф» отнюдь не традиционное исследование жизни и творчества двух талантливых людей. Это попытка понять их истоки. Без постоянного обращения к тому, что ими написано и снято, сделать это невозможно. Миф требует иллюстрации. Или доказательства. Пусть даже такого эфемерного, как поэзия или кино.

Паола Волкова «Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф». Издательство АСТ, Москва, 2017 год. Цена в филиале «Гипериона» в арт-пространстве «Нигде кроме»: 560 рублей.

9 марта (среда) в 19:00 в культ-просвет-кафе «Нигде Кроме» состоится лекция Леонида Михайловича Видгофа из цикла «Литературная Москва» — «Москва Салтыкова-Щедрина» (часть вторая).



+++
Москва Салтыкова-Щедрина (часть вторая)

• Салтыков и М.Н. Катков.
• «Гульливое» время — время гласности.
• Огромный успех «Губернских очерков».
• Катков и Салтыков — непримиримые противники в периодической печати. Какой быть России?
• Москва второй половины XIX века глазами Салтыкова.
• Москва — город контрастов.
• Ресторан «Оливье» и трактир «Крым».
• Громкое дело «червонных валетов» — аферистов-дворян.
• Опекунский совет в прозе Салтыкова-Щедрина.
• Поздний Щедрин. «Сказки».
• Читатель Салтыкова — интеллигенция и студенчество.
+++

Как идти — Афиша — Видеоархив — FB — VK